ЗДРАВСТВУЙТЕ, ЭТО АЛЛО… (читання на вікенд)

Первый раз мы встретились с Василием на четвертом этаже общежития по улице некоего Стасюка. Вечерело. Я шел по девочкам, а Василий - за картошкой, которая жарилась на общей кухне без надлежащего надзора и, кажется, даже без сковородки. Было это, думаю, в далеком 197… неизвестно каком году. Самое начало осознанной жизни!

         Как потом он рассказывал за бокалом игристого, но довольно приторного портвейна "Приморский", до этого Василий успел родиться, закончить школу, поработать художником на фарфоровом заводе (помните, на всех советских тарелках, солонках и блюдцах  писали синеватым что-то типа союзобщепит»? Так это писал Василий покладистым каллиграфическим почерком твердого «хорошиста»!). Кроме того, он успел из-за невысокого роста отслужить танкистом в армии, одновременно занимаясь общественной работой (был комсоргом трехместного легкого танка и профоргом курилки на общественных началах, возглавляя параллельно юношескую секцию женсовета Прикарпатского военного округа) и дослужиться до сержанта. Армия тогда, кстати говоря, делала из двоечников отличников, правда, только боевой и политической подготовки. Но это к Василию, естественно, не относилось.

Он создал при гарнизонном доме офицеров в городе Бердичеве клуб одиноких сердец сержанта Василия. Коварные местные евреи идею украли на запад и потом переименовали все на сержанта Пеппера (знающие люди говорят, что именно так звучит его фамилия по-английски), заработав при этом большие деньги в иностранной валюте.

         После армии Василий вкрадчиво появился в нашем тихом до этого городе. Сначала дважды в роли абитуриента различных факультетов, а потом уже в роли члена КПСС. Но он недолго был рядовым членом партии. Такие, как он, никогда не залеживались на партийных диванах. Когда он предприимчиво вынес из местного университета практически весь запас гранита науки, Василия приметили и выдвинули. Сначала в районе, а потом и в городе в целом.

С тех пор Василий на первых ролях, всенародно любим и всеженски обожаем.

         Несколько слов о женщинах в его жизни. Надо сказать, что они там занимали важное место.

            Он приехал в наш город уже с большим опытом соблазнения женщин. Правда, в основном, неудачным. Девушки много лет провожали его равнодушными взглядами. Хотя у него на родине отдельные представители женского пола его соблазняли точечно: то соседка, девушка призывного возраста, то начальница его цеха – депутат местного совета, отвечающая за эмансипацию в районе, то просто прохожие девственницы с крепкими крестьянскими руками и упругими местечковыми ягодицами. Но чтобы он сам, то не очень получалось.

А тут, в нашем городе, Василий, воодушевленный решениями внеочередного партийного съезда по женскому вопросу, неожиданно перешел в наступление сам. Лично. Он беспощадно любил одиноких студенток и разведенных преподавательниц заскорузлой латыни, покрытых пылью скучной беллетристики бесперспективных библиотекарш и гордых мотальщиц третьего разряда предприятий легкой промышленности, внимательно, с истомой слушавших его импровизированные лекции о международном положении по линии общества «Знание». Именно тогда он приобрел навыки мелкого бытового секса, которого в остальном СССР еще вообще не было (это сейчас в стране секса полно, а вот любви нет). И всякий раз женщины с удовольствием убеждались, что у Васи одно на уме.

         Продолжалось это до тех пор, пока однажды в темном коридоре общежития, где Вася любил ночевать между парами, он не встретил скромную девушку Инну из донецких. Василий серьезно влюбился и немедленно стал взрослее.

         Он никогда не был силен по части кованого слога и чеканных формулировок, поэтому ему пришлось пройти через  множество «нет», чтобы встретиться с первым «да».

         - Кажется, я хочу детей, - вскоре подумал Вася. Только пока не пойму: делать или воспитывать?

            Погладив брюки через фату невесты, он твердо решил жениться, имея в виду простую истину: жениться надо на тех, кого не очень жалко. Сыграли скромную, с кабачковой икоркой, югославскими кетчупами и колбасным сыром студенческую свадьбу, а первый секретарь местного горкома подарил молодым квартиру. Правда, через десять лет. Вася перестал играть в безответственный футбол, а больше полюбил выбивать от пыли тяжелые псевдоперсидские ковры и тщательно, со вкусом пылесосить. Как говорится, не надо спрашивать как дела на личном фронте, надо просто съездить на передовую! Лёгкая небрежность в личной жизни подчёркивала его гармонию с окружающим миром.

         - Хочешь немедленно видеть результаты своего труда? - часто спрашивал сам себя Вася.

         - Мой посуду! - тут же себе же отвечая.

По случаю он купил себе календарь с голыми женщинами, и теперь у него в туалете всегда был октябрь. А еще он твердо понял, что искать в женщине постоянство – это все равно, что листать первый том «Капитала» Карла Маркса в поисках цветных картинок.

         Потом к Василию пришла густая, всепоглощающая слава. Слава та, конечно,  - еще была не солнце, но уже не КПСС.

         Негласно он стал народным. Даже всенародным. Мыслителем, лектором, художником-маринистом, организатором, наставником, поэтом. В сущности, классиком. Он стал настолько важной фигурой, что его фамилия теперь писалась с двух больших букв.

         Где бы с тех пор не работал Василий, к нему тянулись люди: разных полов и вероисповеданий, политической и физической культуры, эстетических и этических взглядов, самых экзотических национальностей. Они спрашивали у Василия советов. Они просили его руководить демонстрациями трудящихся и возложениями цветов к памятникам, обелискам, монументам и надгробьям. Они хотели знать его правду. Они хотели Василия!

          Он никому не отказывал, он со всеми тепло здоровался, а затем устало сидел за столами на поминках и свадьбах, или в президиумах каких то идиотских пленумов, вел полуприличное существование в богеме, стоял в очередях за комбикормом, снился Менделееву, переодетый таблицей, выносил мусор, бегал за водкой, обстоятельно и со вкусом ругался матом после планерки строителей, писал по ночам самоучитель игры на транзисторном приемнике, принимал роды, ликвидировал коммунальные катаклизмы и аварии, проводил как тамада линейки, дискотеки и проводы в армию, а по праздникам баловал себя хорошей туалетной бумагой.

            Городские психологи утверждают, что для хорошего настроения нужно ежедневно обнимать 8 человек. Ну, или дать одному в морду. А в нашем городе все знали: если грустно или неуютно за столом, или испортилось настроение, надо звать Васю. Постепенно Василий этим увлекся и частенько забывал, где он работает и работает ли он где-нибудь вообще. На каком-то этапе это стало совершенно не важно. Народ буквально носил его на руках – с работы - и на работу, с базара – на диван, от одной остановки троллейбуса - до другой и так далее. Его любили теперь все, а не только его жена Инна из донецких. А он крепко любил теперь только свою Инну. Потому что есть два вида жён: своя и чужие, и три вида мужей: свой, чужой и государственный. Вася был как раз мужем государственным, а жена у его была своя.

Говорят его даже однажды выдвигали в президенты от общества борьбы за трезвость. Правда, соседней страны. А уж на более мелкие должности типа мера Южно-Окружной и Коровии по совместительству, и подавно. Впрочем, все эти выдвижения всегда происходило поздно вечером, и утром Вася всегда брал решительный отрезвляющий самоотвод. Потому что уродство правды Василий всякий раз менял на милое очарование лжи.

         Кроме того,  он был всегда верен себе – скромность, незаметность, но нужность и удивительная способность всегда быть на месте. Как правило, не на том, где надо. Иногда ему даже чудился запах парного молока от близости к вымени судьбы…

Вася редко отмечал свои разнообразные юбилеи, а череду новых годов всегда встречал в одной и той же компании. Но всегда втроем: Вася, Nemiroff и Цельсий.

***

Однажды Вася взял трубку телефонного аппарата и набрал шестизначный номер наугад.

           - Алло, здравствуйте! Это Василий!

           - Здравствуйте, Василий. Это алло…

         В стране началась пенсионная реформа. Так пролетела жизнь. Не вся, конечно, а только лучшая ее часть – когда ты бодр, здоров и весел. Осталась часть жизни, которая называется просто хорошей. Болезни, как известно, делятся на чепуху, которая сама проходит, и конец, который неизлечим. Хорошая жизнь (ее еще называют старость или пенсия) – это тоже болезнь, при которой чепуха уже не проходит, а конец ещё не пришёл.

         А чтобы убить время, не надо даже прицеливаться.

         Время оно, оказывается, вовсе не терапевт. Время, оно – анестезиолог…

Владимир Килинич