Запах СZERNOWITZ (чтиво для уікенду)

Этот город… Его прошлое, как красивый пушистый хвост на клочкошерстой дворняге – не дай бог обрубить. Его легенды похожи на запах. В них мало сюжета, но ты в них паришь.

 Рассматриваешь фрески подъездов, кружева лестничных перил и кружащиеся лестничные проемы – они как музыка, как изгиб арфы, они созданы для соло каблучков любимой девочки. Как не иди по этим лестницам, а получается музыка. Взгляд останавливается на простом скребке для грязи у вензельных тяжелых дверей, останках старой газетницы у черного входа (сколько лет она тут лежит?). И сразу пахнет временем – другим.

 Бездельничая, бродяжа по проходным дворам старого города, разглядываешь фасады, похожие на надкушенные пирожные (время – нетерпеливый гурман), а во дворах оно упоенно малевало копотью, дождями и детскими мелочками. Облупленная побелка, как самодельная городская карта (на последнем слое мерцает Эмиль Фишер 1903). И не то чтобы начинаешь вглядываться во все это как в волшебное марево, фантазируя, мечтая... Скорее становишься псом, бродячим любопытным псом, который ищет нужный запах. Пытаясь обособить что-то важное, вкусное.

 Время настаивается, как вино, во дворах старого города.  И душа живет там же. Перебирая старые записи, фотографии, рисунки друзей я вдруг внезапно понял, что искусство делится на дворовое и фасадное. Дворы, это лирика в квадрате. В них нет политики, религии, нации, только Бог. Похоже, фасады он оставил другому. А сладкое приберег для себя. И показатель здоровья, что “митці” Черновиц все таки любят городские дворы.

Почему есть искусство фасадное, официальное, звонкое, с рукоплесканиями и депутатскими полномочиями и -- дворовое, похожее на игрушку затиснутую в кулачке сердца? Оно -- про потаенную радость найденную в подворотне и унесенную в дырявом солнечном кармане души, про свет дерева на закате, собаку с безумно красивыми глазами, жирных рыжих котов на солнцепеке, разбитые сиреневые бордюры, выцветших старух, которые, как на подиумах на своих вкусно пахнущих верандах, сидят на венских стульях и банкетках. Это искусство редко приносит удачу, но оно всегда про счастье. Почему “митець” и “мить” похоже?

Здесь Пауль Целан, каменным цветком выросший из этой лепнины на фасадах писал: “Там, за каштанами огромный мир”. А Игорь Померанцев, унесший городок навсегда и таскающий их по Лондонам и Прагам писал, приблизительно так:

“Итак, начинаются Черновцы! Встаньте, как всегда встаете, когда речь идет о любви .Этот город выстроен из недомолвок, дыма и крика. В его дворах пасутся дожди, громоздятся разбитые клетки для птиц и полуоблезлые коты трутся о пепельных голубей. В его стенах непробитые окна, обрамленые карнизами. Каменые намеки. Казалось, все было готово, чтобы извлечь кирпичный кубометр и вдруг случилась чума или началась война, и ступеньки ткнулись туда, где должны были появиться двери. Так алхимик на смертном одре смог открыть лишь половину тайны. Черновцы размыты переулками. На какой-то околице в отголосках города, где запах и цвет одно и тоже, проявляются тополя...”

Винные подвальчики с розовым, красным и белым, жареные грецкие орехи на закуску, ежевечерние прогулки по Панской, очереди на премьеру в театр. Все было. Нет все осталось… но, как запах любимых духов в закоулках пальто, любимого тела на пальцах.

Здесь можно было бы устроить особый монастырь. Идеи чуть-чуть смешны, быт чуть-чуть игрушечный, карьера слегка иронична и сознание получает неслыханную свободу.

Сады на скосах, состарившаяся и расплывшаяся девочка в толстых очках, что играет на аккордеоне среди рынка, и при каждом звуке падающих монет яростно говорит: " Ага. Вот так", детскость замусленных клочковатых псов, неизменные юродивые, старуха, что встала против ветра, улыбаясь, в кепке умершего мужа, с ярким воздушным шариком в руке.

Хочется поймать все это -- в ладони, в глаза, в душу, - эти дрожащие тени, этот, - то слишком густой, то слишком прозрачный и неуловимый воздух

2001, 2005 г Сергей Воронцов.