Воєвода і чижик (ч.1) (серіал) роль Чижика та внутрішнього супостата виконує Марина Лібанова та її колеги, роль воєводи - самі знаєте хто.

Як відомо, головним тріумфом діяльності влади, від якої чекали принаймні прибирання снігу, або розгону опозиції, є поки що  - приборкання книжкових продавців і звільнення директора « Букіністу» Марини Лібанової.   Ми були здивовані, але історію цю передрік відомий гуморист Салтиков-Щедрін. Принаймні ми сприйняли цей текст, як текст про Лібанову та чиновника.

Прибежал Топтыгин на воеводство ранним утром  и сейчас же решил: "Быть назавтра кровопролитию".  Что  заставило  его  принять  такое решение - неизвестно: ибо он,  собственно  говоря,  не  был  зол,  а  так, скотина.

 И непременно бы он свой план выполнил, если бы лукавый его не попутал.  Дело в том, что, в ожидании  кровопролития,  Топтыгин  напился в одиночку пьян.

Улегся и захрапел, а под утро, как на грех,  случилось мимо той полянки лететь Чижику.

Особенный это был Чижик, умный: и  ведерко таскать умел, а спеть и за канарейку мог.  Все  птицы,  глядя  на него, радовались, говорили: "Увидите, что наш Чижик  со  временем до чего дойдет!"

 Но как ни умен был Чижик, а тут не догадался. Думал, что гнилой  чурбан на поляне валяется, сел на воеводу и запел. А у Топтыгина сон тонок.  Чует он, что по туше у него кто-то прыгает, и думает: "Беспременно  это  должен быть внутренний супостат!"

  - Кто там бездельным обычаем по воеводской туше прыгает? - рявкнул  он, наконец.

   Улететь бы Чижику надо, а он и тут не догадался. Сидит себе да дивится: чурбан заговорил!

Ну, натурально, майор не стерпел: сгреб грубияна в лапу, да, не рассмотревши с похмелья, взял и съел.

   Съесть-то съел, да съевши спохватился: "Что такое я съел?  И  какой  же это супостат, от которого даже на зубах ничего не осталось?"  Думал-думал, но ничего, скотина, не выдумал. Съел - только и  всего.  И  никаким  родом этого глупого дела поправить нельзя.

   - Зачем я его съел?  -  допрашивал  сам  себя  Топтыгин,  -  меня  Лев, посылаючи сюда,  предупреждал:  "Делай  знатные  дела,  от  бездельных  же стерегись!" - а я, с первого  же  шага,  чижей  глотать  вздумал!  Ну,  да ничего! первый блин всегда комом! Хорошо, что, по раннему  времени,  никто дурачества моего не видал.

   Не успел он успокоиться на мысли, что никто его дурачества  не видел, как слышит, что скворец ему с соседней березы кричит:

   - Дурак! его прислали к одному знаменателю нас приводить, а  он  Чижика съел!

   Взбеленился майор; полез за скворцом на  березу,  а  скворец,  не  будь глуп, на другую перепорхнул. Медведь - на другую, а  скворка  -  опять  на первую. Лазил-лазил майор, мочи нет  измучился.  А  глядя  на  скворца,  и ворона осмелилась:

   - Вот так скотина! добрые люди  кровопролитиев  от  него  ждали,  а  он Чижика съел!

   Он - за вороной, ан из-за куста заинька выпрыгнул:

   - Бурбон стоеросовый! Чижика съел!

   Лягушка в болоте квакнула:

   - Олух царя небесного! Чижика съел!

   Словом сказать, и смешно, и обидно. Тычется  майор  то  в  одну,  то  в другую сторону, хочет насмешников переловить, и все  мимо.  И  что  больше старается, то у него глупее выходит. Не прошло и часу, как в лесу уж  все, от мала до  велика,  знали,  что  Топтыгин-майор  Чижика  съел.

Весь  лес вознегодовал. Не того от нового воеводы ждали.  Думали,  что  он  дебри  и болота блеском кровопролитий воспрославит, а он на-тко что сделал! И  куда ни направит Михаиле Иваныч свой путь, везде по сторонам словно стон стоит:

"Дурень ты, дурень! Чижика съел!"

  Всякий куст, всякое дерево, всякая кочка,  словно живые, дразнятся, а он - слушай! Филин, уж на что глупая птица, а  и  тот, наслышавшись от других, по ночам ухает: "Дурак! Чижика съел!"

   Но что всего важнее: не только он сам унижение терпит, но видит, что  и начальственный авторитет в самом своем принципе с каждым днем  все  больше да больше умаляется. Того гляди, и в соседние трущобы слух пройдет, и  там его на смех подымут!

   Удивительно, как иногда  причины  самые  ничтожные  к  самым  серьезным последствиям приводят. Маленькая птица Чижик,  а  такому,  можно  сказать, стервятнику репутацию навек изгадил! Покуда не съел его майор, никому и на мысль не приходило  сказать,  что  Топтыгин  дурак.  Все  говорили:  "Ваше степенство! вы - наши отцы, мы - ваши дети!"

  Все равно, как  если  б  кто  бедного крохотного гимназистика педагогическими мерами до самоубийства довел... Но нет, и это не так, потому что довести гимназистика до самоубийства  -  это уж  не  срамное  злодейство,  а  самое  настоящее,  к  которому,  пожалуй, прислушается и История... Но... Чижик! скажите на милость! Чижик!

        - Так вот оно, общественное-то мнение что  значит!  -  тужил  Топтыгин, утирая лапой обшарпанное в кустах рыло, - а потом, пожалуй, и на  скрижали Истории попадешь... с Чижиком!

   А История такое большое дело, что и Топтыгин, при упоминовении об  ней, задумывался. Сам по себе, он знал об ней очень смутно, но от Осла  слыхал, что даже Лев ее боится: "Не хорошо, говорит, в зверином образе на скрижали попасть.

   Проклятое то  время,  которое  с  помощью  крупных  злодеяний  цитадель общественного благоустройства сооружает, но срамное, срамное, тысячекратно срамное то время, которое той же цели мнит достигнуть с помощью  злодеяний срамных и малых!

   Мечется Топтыгин, ночей не спит, докладов не принимает,  все  об  одном думает: "Ах, что-то Осел об моей майорской проказе скажет!"

   И вдруг, словно сон в руку,  предписание  от  Осла:  "До  сведения  его высокостепенства  господина  Льва  дошло,  что  вы  внутренних  врагов  не усмирили, а Чижика съели - правда ли?"

   Пришлось  сознаваться.  Покаялся  Топтыгин,  написал  рапорт  и   ждет.

   - Коли за этим дело стало, так я еще репутацию свою поправлю! -  молвил Михаиле Иваныч и сейчас же напал  на  стадо  баранов  и  всех  до  единого перерезал. Потом бабу в малиннике поймал и лукошко с малиной отнял.  Потом стал корни и нити  разыскивать,  да  кстати  целый  лес  основ  выворотил. Наконец забрался ночью  в  типографию,  станки  разбил,  шрифт  смешал,  а произведения ума человеческого в отхожую яму свалил.    Сделавши все это, сел, сукин сын, на корточки и ждет поощрения.

   Однако ожидания его не сбылись.

   Хотя Осел, воспользовавшись первым  же  случаем,  подвиги  Топтыгина  в лучшем виде расписал, но Лев не только не наградил его, но собственнолапно на Ословом докладе сбоку нацарапал: "Не верю, штоп сей офицер  храбр  был; ибо это тот самый Таптыгин, который маво Любимова Чижика сиел!"

   И приказал отчислить его по инфантерии

Салтиков Gruss aus Czernowitz