Школьный вальс с легким налетом удивления (читання на вікенд)

В нашей школе уборщиц называли вычурно и непонятно – техничками. По-видимому это слово в ходе эволюции учреждений образования съежилось от длинного «технический работник». Впрочем, это лишь запоздалое предположение, гипотеза, не разрешенная в свое время.

Однако обозначенная таинственная профессия, между тем, прочно ассоциируется до сих пор с чернильно-синим цветом торжественных халатов, захватывающей кривизной изощренных швабр, блеклым зеленым цветом пронумерованных ведер, ароматами тряпок из старых мешков и сдержанностью нехитрых причесок, заботливо облаченных в старушечьи платочки.

Нам преподавали дивные с высоты теперешних лет дисциплины. Такие, например, как гражданская оборона. Работали экзотические кружки и устраивались военные игры под общим строгим и псевдооборонным названием «Зарница». Дети организованно и безропотно объединялись какой - то потусторонней, магической силой сначала в октябрятские звездочки, потом в шумные пионерские отряды, а со временем - в сдержанные классные комсомольские организации. Мы взволнованно собирали по городу металлический лом и протухшую макулатуру, в которой в зависимости от интеллектуального и общекультурного уровня семьи, всегда можно было при желании найти настоящие букинистические раритеты. «Книгу о вкусной и здоровой пище» (предреволюционное издание) или стенографический отчет о суде над участниками антипартийной группы Сырцова-Ломинадзе, например.

Мы всегда вовремя сдавали в коробочках и баночках кал и мочу на «ремонт школы» (или что-то другое, уже забылось) и исключительно вовремя проходили грозную «санацию»  наших молодых зубов.

Преподаватель истории с удивительным  киношным именем Роберт Йосифович, - нумизмат, филателист, горячий ценитель женского пола и советский учитель одновременно, рассказывал нам на скорую руку сверстанные истории о выдуманных им бытовых нюансах жизни древних римлян и греков вместо перепетий неинтересной и пресной Куликовской битвы. Старенький «горбатый запорожец» любимейшего  учителя физики Владимира Давидовича был самым большим по размерам и убедительностью наглядным пособием по этому и ряду других школьных предметов. Несмотря на то, что в городе тогда исправно работал бассейн на стадионе (по-видимому, это был его звездный час), одним из самых распространненных видов плавания был  - медленно заплывать жиром. Поэтому на уроках физкультуры мы играли во все известные на то время подвижные командные игры с мячом, а иногда даже и без него. Зимой занятия происходили в тесном и душном спортивном зале в цоколе школы, украшением которого являлся старенький, с обдертой дермантиновой кожей спортивный конь, который слепым бездушным взором упирался в обреченную «шведскую стенку» с поломанными перекладинами.

Географию, в том числе и экономическую, преподавал фронтовик и завуч Владимир Григорьевич. Он, умело увязывая динамику послевоенного экономического развития нахальной ФРГ с генезисом маоизма в Китае, любил поведать ученикам различных классов, трепетную историю о собственном ожесточенном рукопашном поединке с безыменным фашистом, где-то под Курском, в котором победил он, наш будущий завуч, только благодаря тому, что был он в ту пору «легким, но сильным».  Потом Владимир Григорьевич стремительно эмигрировал в одно из капиталистических государств, решительно бросив почетную должность советского завуча, и школа, в одночасье затаив дыхание, узнала, что звали его на самом деле Вольф Гершкович.

Ученики – евреи, которые как и Владимир Григорьевич, только по им известному ускоренному графику уезжали с родителями в Израиль, немедленно, но печально исключались из комсомола. Было до слез жаль смотреть в глаза классных руководительниц, в классах которых случались такие позорные случаи. В предварительных разговорах с одноклассниками такие дети взволнованно оправдывались, что они срочно переезжают в другой советский город, куда переводят папу (маму, брата) для еще более ответственной и секретной работы на тамошнем ракетно-ядерном (танковом, пулеметном) заводе. Чаще всего почему то упоминались Кишинев и Одесса. И только потом всплывала страшная правда и несчастные, как маленькая Роза с улицы Стеценко, с глазами, полными невинных семитских слез, молча выслушивали горькие науськанные антисемитские обиды на жестокой детской инквизиции ребячьих собраний вдогонку.

Шло время нетерпеливого полового созревания. Однако эта тема в школьной программе официально нигде и никак не обсуждалась - не было соответствующего марксистско-ленинского учения. Мы с нетерпением потомственных алкоголиков ожидали восьмого класса, когда преподавался многообещающий курс анатомии человека, и где, по нашим предположениям, нам, наконец, расскажут всю правду. Знакомые восьмиклассники с учебниками по этой самой человечьей анатомии под мышками, гордо и самозабвенно, как владельцы самых больших секретов, ходили по школьным коридорам, наблюдая отражения тех наших надежд в наших влажных глазах. Однако наступал долгожданный восьмой класс и ничего нового мы не узнавали.

Впрочем информация о возможных отношениях мужчины и женщины систематически, щедро и в полном объеме поступала с других, внешкольных, внеучебниковых источников. Скажем, из первых псевдоэротических стишков вихрастенького школьного поэта Сени, который со временем стал все таки поэтом настоящим. Буквально поминутно крепнущие девичьи груди одноклассниц и исполненная сладкого обещания их улыбка в темноте школьной раздевалки, красноречиво доказывали в целом правильность    магистрального инстинктивного мальчишеского порыва к сияющим вершинам взрослой жизни. А как бы случайные прикосновения к наиболее выдающимся частям упругого девичьего тела во время метушливой перемены или на уроке физкультуры, стопроцентно подтверждали назревающую обязательность неизбежного.

Фотографировались мы классами или большими частями классов. Мы коллективно посещали музеи, городской планетарий и ездили на всевозможные экскурсии. Всем классом записывались в одни и те же библиотеки, где читали одни те же книги. Наши учителя в то, стесненное техническими средствами время, старались украсить собственные уроки простенькими проигрывателями виниловых пластинок. Мы слушали русскую литературную классику от златоустого Ираклия Андронникова из пластмассового громкоговорителя 60-х, а то и 50-х годов, а во время перемен ложили под иглу этого нехитрого девайса самопальные пластинки. То, что неслось из них, стало классикой только теперь. А тогда еле удалось успокоить впечатлительную учительницу русского языка и литературы с модной прической министра Екатерины Фурцевой, когда чуть ли не вся школа сбежалась в наш класс на драйв битловской  DIZZI MISS LIZZI.

Потом в школу стал наведываться Фантомас. Мелом начертанная буква F украсила все заборы вокруг учебного заведения, коридоры внутри него, стены в округе. Она упорно рисовалась на классной доске, старательно выводилась на ладонях химическим карандашем или только появившейся сверхмодной шариковой ручкой, передавалась в записках по классу. Была всеобщая эпидемия, сумасшествие, а может быть и разновидность какого то тихого протеста. Ведь никто же никогда не писал мелом на заборах «Слава КПСС»? Как следствие неизбежного извержения этого тихого, молчаливого и мистического бунта 6 марта, в канун женского праздника, все парни нашего класса ушли с уроков и провели день в разговорах у городского ставка в районе улицы Жасминной. Сейчас уже прошел стыд за бессмысленность этого поступка, а тогда глухая вина лежала на каждом из нас вплоть до последнего школьного звонка. На свете тогда было много не нужной и немотивированной жестокости.

Нынешний городской раввин работал лаборантом в нашем кабинете физики, «сменная обувь» привычно переносилась в специально сшитых бабушками чехлах. В других чехлах младшие школьники чинно носили белые как советский сахар чернильницы.

Где - то далеко, в центре города были другие школы. Их номера как правило не превышали цифру 10. Сегодня их называли бы «элитными». Выпускеники тех школ массово, целыми классами поступали в лучшие ВУЗы Москвы и Ленинграда. Главные предметы в тех школах преподавали учителя с громкими, как победные интонации Левитана, еврейскими фамилиями, а ученики тех школ никогда не имели собачьих школьных кличек, как у нас. Они являлись победителями различных олимпиад, о них писал всесоюзный цветной физико-математический журнал «Квант» для самых умных в стране.

         А в нашей школе учились дети простых горожан с тощих «хрущовок» Рогатки и только лишь одна девочка - дочь директора музыкальной школы с непривычным интеллигентным именем Елизавета, да и то недолго. Поэтому среди выпускников нашей школы всего один российский олигарх с еврейскими корнями, несколько бизнесменов и учителей, десяток бывших известных спортсменов, деградировавших потом до фазы подросткового созревания, один космонавт Паша, который так и не слетал куда следует, импрессарио на взлете, два бестолковых поэта-гуманиста (те, из-за которых в инструкциях пишут «не совать гениталии в работающий пылесос») и добрых три десятка довольно известных бандитов.

Парни нашей школы мечтали о военных училищах, а девочки – про мединститут и замужество. Однако все мы считали тогда, что лучше двигаться по брусчатке сомнений, чем по асфальту оптимизма. Поэтому большая часть нашего класса, да и школы, окончила только ПТУ. Мы были тогда поддатливыми, поэтому город лепил из нас все, что ему захочется. Из кого - то он сделал граждан, кто - то стал хозяином, кто - то тихо спился, спалив жизнь в засиженых мухами «общепитовских» забегаловках. У кого-то родились дочери, поэтому смысла строить дом и садить дерево уже, конечно, не было.

А потом неразговорчивые и хмурые городские строители построили новую школу в новом районе и туда перешла большая часть наших учителей. Получилось, что на встречи выпускников нас туда не звали, так как школа не наша. А в свою не ходили сами – там никого не было, кроме стен, которые еще помнили нас. Правда, местами.

Кажется уже практически нет наших учителей. Да и школы той в социальном смысле уже тоже нет. Район этот бесперспективный, новых застроек нет, исчезла плодовитая рабочая Рогатка – откуда же возьмутся новые дети?

Но неужели это было?

Неужели это было с нами?..

 Владимир КИЛИНИЧ