Вторая увертюра городу (читання на вікенд)

Вторая увертюра городу (читання на вікенд)

27.07.2013, 04:58

Наше детство незаметно переросло в юность. Она была невесомой, как пивная пена. Из переносних, серых с черным, магнитофончиков «Весна - 3», которые мы носили бережно, словно «грудничков», на полусогнутых руках, гремели «Саn’t Вuу Ме Love» «Битлз» и пронзительный Владимир Высоцкий. Было время клёшей, школьных пирожков с повидлом за пять копеек, ностальгических полублатных куплетов, беззаботного купания в холодном лесном озере, до которого добирались велосипедами, и в не менее прохладных водах стремительной горной речки. Шла эпоха демонстраций трудящихся, куда охотно ходили взрослые, закинув на плечи имевшихся в их распоряжении малышей. Стояла эра обязательных абонементов в филармонию, игр в «пекаря», самодельных самострелов с механизмами из прищепок и скобками из алюминиевой проволоки в качестве пуль.

Было время каких - то особенно пахучих каштанов, строительства стадиона как символа нового социалистического Города, счастливого ожидания покупки родителями новенького велосипеда (детство – это когда ты радуешься приобретенному велосипеду так, как никогда не будешь радоваться в будущем купленным автомобилям), аккуратных, умытых и всегда, даже ночью, работающих автоматов с газированной водой. Отец или старший брат прозрачными воскресными утрами занимали очередь в «Чебуречную» на углу самых красивих городских улочек, где потом вкусно обедали этими чебуреками, приправленными горчичкой, всей большой семьей. Ничто тогда в Городе так не собирали семью за столом, как еда.

Разливное пиво стоило 22 (вы слышали – 22!) копейки в почти единственном на весь обласной Город баре. Вполне досягаемой мечтой були вельветовые, желательно коричневые, джинсы, туфли на «платформе» и маечки – «газетки» или цветастые рубашки с «сопливыми» воротничками.

В наших головах не оставляли желаемых на самом верху следов итоги ленинских зачетов с неминуемой и стремительной общественно-политической аттестацией их участников. Программа «Время» и все одинаковые газеты тех лет (кроме, наверное, условно-комсомольського журнала «Ровесник» и условно-капиталистических польських «Кобета» и «Панорама») также как правило не решали проблемы нашего воспитания. Мы росли собственноручно! Нам было хронически весело. Мы были вызывающе и нахально молоды. И нам, собственно говоря, на многое было просто наплевать.

Мы родились в 50-е. До конца столетия и начала нового тысячелетия было еще далеко. Взлетел в неизвестное Гагарин, молодые и здоровые чернобородые кубинцы Фидель и Че Гевара победоносно глядели с обложек «Огонька», а героями фейлетонов и карикатур «Крокодила» были «стиляги», спекулянты, хапуги, что, впрочем, тогда было одним и тем же.

Неспешно текло  время новостроек, гонки вооружений, хоккея и лучшего в мире фигурного катания. Телевизоры только лишь становились пусть и дозированными, но окошками в мир, а чорно-белые заседания клубов веселых и находчивых на Центральном телевидении с юными Масляковым и Жильцовой – атрибутами суббот, которые необычно для наших родителей стали вдруг выходными. После очередей за хлебом, когда давали «один черный и один белый в одни руки»,  в московском Кремле и на разворотах всех одинаковых газет, обосновался бровастый но добродушный Леонид Ильич – будущий отец застоя, о котором тогда еще никто ничегошеньки не знал.

Возможно поэтому нашим небольшим Городом торжественно и абсолютно непринужденно сновали маленькие, аккуратные, разноцветные трамвайчики и громоздкие неповоротливые автобусы, неуловимо похожие на большие трофейные губные гармошки. Великий аккордеонист современности как обычный «лабух» играл в ресторане, а молоденькие будущие основатели отечественной эстрады и авторы известных на весь мир песен, как простые горожане, обыденно ходили по улицам.

Проспекта еще в помине не было, гостиницу «Буковина» строили на наших глазах и под нашим «надзором», «Пассаж» еще был заботливо и бережно укрыт уникальной стекляной крышей, а знаменитые часы почтамта еще не исчезли неизвестно куда. Жизнь тогда бурлила в традиционно старой части Города. Так называемая «Рогатка», то есть район теперешнего Проспекта, была обычным городским предместьем. Совершенно непривычными были и люди: тогдашний житель Города мог, например, попросить очередь, которая всегда стояла у окошка городского справочного бюро, пропустить его без очереди на том веском основании, что ему нужно «что - то спросить».

На центральной городской площади, которую тогда в народе по новой, но впоследствии не прижившейся традиции, называли «Красной», бронзовый но не настоящий Ленин с большевистской прямотой указывал страждущим правой рукой на вход подземного и не очень заметного общественного ватерклозета, рядом с которым всегда взволнованно толпились футбольные болельщики и завсегдатаи городских площадей – почтенные отцы еврейских семейств. Они, вместе с бесславным концом обнадежевшей было «оттепели», первыми осмотрительно уловили необходимость начала нового исхода своего народа к земле обетованной. «Я не знаю о чем вы говорите, но ехать надо», - категорично, но полушепотом, осторожно констатировали они поверх одинаково стриженных голов мирно беседующих между собой  остальных наивных горожан. На этой площади тогда еще сохранялась вольница городской ассамблеи, форум ускользающей свободы, информагенство оттесняемой демократии.

В выходные, да и буднями, можно было встретить селян в белых народних одеждах и женщин-швабок с предместья, которые носили на головах тяжеленные корзины, положив под них предварительно мягкий тканевый «бублик», который, собственно, и обеспечивал устойчивую геометрию верхним частям их тренированных голов.

В небольших будках, раскиданных по всему Городу и густо пропахших краской, весело зазывали клиентов мастера самых невероятных национальностей. Они мгновенно, без малейших проволочек ремонтировали или красили желающим обувь, как только они просовывали внутрь этих будок свои любопытные головы.

Был «Лимонадный Джо» в небольшом кинотеатрике имени большого классика и нескончаемые фильмы с Гойко Митичем в другом, широкоформатном городском кинотеатре, который нахально разместился в бывшей хоральной синагоге. «Верная Рука – друг индейцев» всем двором смотрели за одно пионерское лето не менее восемнадцати раз.

В Городе было спокойно, чисто и зелено, потому что председатель горисполкома (мэр по-современному) знал поименно каждого дворника. Кроме того он ходил на работу, с работы, на обед и с обеда пешком, а не передвигался с помощью джипа как тепер, как бы еще раз подчеркивая бездорожный характер городских магистралей. Правда все городское начальство тогда  незаметно, но умело скупил оптом и в розницу экспедитор Борис Михайлович с короткой еврейской фамилией Минц. Но и в этом было особое, ни на что не похожее изящество и лоск.

Куда же все это подевалось? Почему не слушно тепер изысканной разноголосой речи на улицах моего родного Города? Почему все говорят на одной малопонятной смеси слэнга базарных торговцев и перегонщиков подержанных авто? Где вообще вся интеллигенция – во все века и эпохи лицо моего старинного Города? Неужели измученные учителя городских школ, которые вынуждены подрабатывать в салонах игральных автоматов, или нищенствующие артисты театра и филармонии, которые как бы извиняясь за свое существование передвигаются по городу, - это все? Где по-настоящему аристократические продавцы газировки, мороженого и самых вкусных в мире пирожков? Где маленький оркестрик в самом большом кинотеатре, который непринужденно наигрывал перед сеансами? Куда исчезли вымуштрованные официанты самого лучшего ресторана, который  почти десять лет служил лишь для проведения небольших тощих свадебок, голодных комплексных обедиков и печальных партикулярных поминок, а потом еще десять лет просто был пренебрежительно закрыт? Где уютные домашние городские ателье, заправочные сифонов, парикмахерские и тиры, в которых важно встречали посетителей доброжелательные, но гордые еврейские лица? Где шумные футбольные болельщики, которые тысячами приходили на матчи любимой команды, заранее скупив все еще теплые семечки у бабок, тучно расположившихся на табуретках вокруг стадиона «с целью наживы»? Где чинные семейные променады в городском парке имени нездешнего вождя или по пешеходной жемчужине Города – улице имени известной писательницы-горожанки, а до этого – Панской, семьями или по одиночке?..

Все это исчезло вместе с тем временем, вслед за незаметно-тихим и печальным отъездом навсегда и, казалось, в никуда, моих друзей-евреев, да и не только их.

60-е, 70-е и 80-е стали годами грубого изнасилования моего Города массовой индустриализацией. Он неправдоподобно разросся, вырос этажами, все более становился таким, как все: «хрущобы», проспекты, одинаковые новые магазины, типовые школы и детсады.

Навеки умолкли трамваи. Их безжизненные тела спешно вывезли подальше  с глаз на пригородные базы отдыха, где они благополучно растворились в Вечности, словно таблетки аспирина в стакане воды.

Селяне массово перебирались на жительство в Город, насильственно меняя его голубую группу крови. Их поглощали целыми селами грохочущие цеха новых заводов и фабрик, щедрые и расточительные стройки, безразличная и немая сфера услуг. Новые горожане старательно овладевали русским, который в то время стал практически единственным городским языком, неопровержимым признаком горожанина, вожделенный статус которого селяне старались вырвать немедленно. Это потом они будут говорить, что их руссифицировали насильственно.

Мы беззаботно не замечали этого.

Как то прогуливался по нашему Городу с давним другом, дипломатом неленинской уже школы. Он, счастливый обладатель недопустимой для этого вида деятельности наивности и романтизма первых городских «битников», завороженно глядел на руины жилого дома, который рухнул от равнодушие в самом центре Города, не понимая печального символизма того, что произошло.

И я не понимаю, что происходит. Люди, которые с трудом преодолели восьмилетку и попали в городское ПТУ по звонку районного инспектора по делам несовершеннолетних или председателя родного колхоза, слегка разбогатев рекетом либо в челночных поездках по оптовым клоакам Европы и Азии, пытаются тепер решать, каким быть моему Городу!

Они начинали с малого – безотказными спонсорами, вкрадчивыми «поставщиками дворов» и «знатными арендаторами». Их розовощекие рожи преданно виднелись за спинами постсоветских «очильныкив». Глотая дым дорогих сигарет, они расслаблено усмехались сквозь густо тонированные стекла «мерседесов» второй свежести, обдавая горожан грязью с ног до головы на сиротских остановках. А пока, нахально придавив мою старенькую учительницу географии, которая подслеповато перебирает пенсионные копейки, к витрине мясного отдела новомодного супермаркета, «общаются» между собой отборным матом через мобильные трубки. Потом они учились  заочно в моем университете, скупив предварительно оптом новый, не краснеющий больше «профессорско-преподавательский состав», и приобрели себе дипломы. Они терпеливо ждали свого часа. Они его дождались.

Когда то непоколебимые «красные директора» заводов и фабрик моего Города, честь и гордость края, орденоносцы и депутаты, которые привыкли, впрочем, согласовывать в райкоме любой пустяк, не стесняясь и глядя прямо в глаза трудовым колективам, разрешили сами себе украсть свои предприятия под двухзначным лозунгом о защите отечественного товаропроизводителя.

Молодежь, лишенная хоть какого-нибудь общественного внимания, бездушная и циничная, до краев загадив использованными жвачками, презервативами и шприцами старинные подъезды домов моего Города, бездумными стаями шатается от одной дискотеки к другой, щедро расходуя деньги, пересланные отцами и матерями через «Western Union» со всего света. Оплеванные звезды - символы выдающихся горожан на одной из красивейших площадей Европы молча созерцают, как развлекается поколение, которое избрало в качестве символа черную и мутную американскую воду.

Жизнь теперь кипит только в братце-уродце моего Города - базаре, который широко раскинулся у горной реки – притоке трансевропейского Дуная. Его так же сложно было себе представить еще совсем недавно, как и сэра Пола Маккартни в Киеве.

В этом «городе в городе» свои законы и свои кумиры. Даже песни свои. Ну и пусть бы он, этот базар, расцветал, подкармливая горожан,  давая им работу и наполняя городскую казну. Так нет!

Быстренько разбогатев, базарные торговцы пробираются в мой Город, еженедельно презентуя на его утонченных улочках вульгарные «бутики», рестораны и салоны красоты с чужеземными названиями или именами общих любовниц и запахом городских предместий.

Много, очень много горожан уже уехало в другие города или за границу.

Я встречал их там – они почти счастливы, если бы не чужая пыль мостовых, ароматы и голоса. К этому привыкаешь через три – четыре года. Нельзя привыкнуть к хроническому отсутствию своего Города, хорошо знакомых лиц, которых не знаешь лично, но которые обязательная и ежедневная часть прохожих. Вот и метушатся они в чужих краях бесполезно, молча гордясь происхождением из Города моей и своей юности.

Я видел эти чувства в глазах моих друзей, которые возвращались в Город после десятилетий разлуки. Они с ревнивым интересом вглядывались в лица теперешних горожан, придирчиво осматривая знакомые с детства места.

Город живет. Так должно быть и так будет.

Хотя давно уже не видно на его улицах ежедневно хмельного городского сумасшедшего, который выкрикивал что-то на нескольких европейских языках, осторожно перенося в матерчатой авоське пустые бутылки из-под «шипучки» - любимого алкогольного напитка городской молодежи.

Давно не стоит уже возле весов рядом с краеведческим музеем немолодая, хмурая женщина, которая потеряла руку на шахте, и будто застыла навсегда  в нашей памяти в своем среднем возрасте…

Тот, кто помнит Город таким, простит ему все. Прошлое не вернется, а будущее будет таким, каким мы его сделаем. Все вместе.

Владимир КИЛИНИЧ 

1


КОМЕНТАРІ (4)

В полку черновицкой прозы соплей и слез прибыло! Еще одно жалкое подобие с претензией на литературу. Зачем? Зачем позориться? На фоне Килинича - особенно видно, что это китч, подделка, неприличная и некрасивая, читая которую - просто стыдно за автора. Ну, у Крупника хоть есть колорит. А это что за "совок" во всех отношениях вылупился? Вы посмотрите на эти метаферические метафоры, на эти умопомрачительные сравнения с таблеткой аспирина, написанные на фиг знает каком языке! Это что - русский? Ума и вкуса автору не хватает даже на псевдоним, чтобы хоть как-то прикрыть свою бездарщину, если уж так зачесалось в одном месте выставить ее на всеобщее обозрение. 

avatar

Зачем?!

26 липня 2013 23:51

Югик!

Ты такой Югик - как я Кацман.

Не надо было вашему племени устраивать в Петрограде в 1917 году переворотик. Тогда бы - "селяне не меняли бы насильственно голубую кровь".

Кус мир ин тухес

Надеюсь, ты понял ???

avatar

Підприємець

26 липня 2013 23:56

Надо же, а я сегодня на Кобылянской встретил Боба Савельева. Классно поговорили, хотя и коротко -- оба спешили. Но вспомнили и Славу и Сережу и...

И ничего нам не мешало: умеешь беречь -- никто и ничего у тебя не отнимет.

Если кто-то потерял Город, значит он был не его.

avatar

Валентин

27 липня 2013 00:17

avatar

Vera Shulga

28 липня 2013 07:50