Желтые мечты старого трамвая (читання на вікенд)

Чем - то они очень похожи – забытый олимпийский медвежонок на холмике у старой валякузьминской трассы и музейный городской трамвай-экспонат среди деревьев у вокзала.

Но если медвежонку вспоминать особенно нечего, потому что олимпийская трасса прошла мимо него, он может теперь лишь завистливо глядеть на солнце, то у старенького трамвая есть большее. У него имеются воспоминания и мечты.

Здорово, что горожане собрали его из нескольких таких же трамваев. Он, поэтому, наделен правом мечтать от имени всех своих горделиво рогатых сородичей, и, собственно говоря, от имени всех старых Черновиц.

Города мечтательных трамваев.

Он стоит тут как бы в засаде, пристально вглядываясь в Черновицы современные. Ему хорошо видно, кто именно спускается с горки, от центра. Он внимательно наблюдает за теми, кто украдкой, а то и с разбега, поднимается вверх, в город, по которому он много лет свободно, невесомо и стремительно летал, весело позванивая на поворотах и перекрестках. Никогда не гас его желтый глаз-фара, не обращал он никакого внимания на то, что творилось за пределами его колеи. Не было у него на это времени.

Теперь старый трамвай вспоминает, сравнивает и делает только свои собственные выводы. Точные, как рельсы. Ими он пока что ни с кем не делится. Он складывает их на старые деревяные сидения немодного уже салона, а наиболее важные – на маленький вытертый и тоже желтый стульчик вагоновожатого - искусного управителя бывшей черновицкой жизни.

В каком то смысле этот человеческий продукт абсолютно лишний на главной улице города. Он свое давно отработал, отзвенел и отлетал. Его здешняя жизнь завершилась, и похож он теперь на забытый пассажирами чемодан, когда те в спешке вываливались к поезду у железнодорожного вокзала.

Или на когда то роскошный восточный мавзолей, общий склеп мечтаний и надежд, теперь заброшеный и забытый в жаркой желтой пустыне времени.

Однако ночью, когда большинство черновчан ставят заряжать свои мобилки и будто выключают на ночь сегодня, в город величественно входит прошлое. Кажется оно пережидает днем в чреве этого старого трамвая. Ночами трамвай тихо беседует с прошлым, в котором он снова мчится сломя голову к Пруту, до краев наполненный говорливыми горожанами с сомбреро, сачками, баклажками, рюкзаками, которые вместе с ним спешат к прохладе реки, на пляжи, к бочкам с квасом и пивом, криво подставившим свои желтые бока летнему солнцу.

В те времена он жалел лишь об одном – что ему не разрешали бегать иными, желтыми от солнца, улицами города. Только по Головной. Hauptstrasse. Regele Ferdinand. Леніна.

А вот если бы тогда ему разрешили заглянуть и туда, куда ему хотелось, он обязательно вместе с городскими пацанами всех поколений бегал бы к  бане на Боженка нахально подглядывать за желтыми обнаженными телами прекрасных горожанок.

Он бы вместе с гостями Черновиц обязательно бы прочитал все пожелтевшие на столбах объявления тех времен, которые всегда писались в городе с энциклопедической необразованностью. Например, такое. «Догогие гости нашего падъезда! Если ви пришли до кого то, определитесь где точно живуть ваши знакомие и звоните непосредственно до них. Жители нашего подъезда, канешна, будут рады в полночь подсказать вам куда идти, но чтоби избежать недоразумений, лучче знать наперед этаж и номер квартиры. Если же ви забежали в падъезд просто так, чтоби осуществить какую то физиологическую мечту, ви должны иметь при соби: паспорт, гроши на ремонт всего падъезда, йод, немного вату, полмешка гипса, завещание. Добро пожаловать до нашого падъезда!»

А еще старому трамваю бесконечно жаль, что ему не разрешалось тогда, в молодости, разговаривать как современным троллейбусам. С микрофоном. Или даже просто так. Если бы ему разрешали и это, то он обязательно бы пересказывал своим пассажирам томные саги трамвайных остановок, которые знал и помнил в изобилии. Вот на остановке «Лермонтова», которой теперь и вовсе нет, стоит девушка в очень модной на то время, предельно обтягивающей юбочке с желтой молнией сзади. Подходит он, наш трамвай. Народ, толкаясь, пытается влезть в него. Девушку очередь подносит к передним дверям. Она пытается поднять ногу на ступеньку – юбка мешает. Она тихонько, руку за спину – расстегивает молнию. Опять пытается встать на ступеньку – юбка не позводяет. Еще раз руку за спину – молния почему то застегнута. Опять расстегивает ее, делает еще одну попытку – и снова не выходит! «Что же это такое!» - нервно размышляет девушка, и третий раз находит молнию застегнутой. В это мгновение мужчина в моднючих желтых носках, который стоит за ней, аккуратно берет ее за попку и подсаживает в трамвай. Заходит за ней следом. Девушка: «Мужчина! Уберите руки! Как вам не стыдно!» Мужчина: «Понимаете, после того, как вы трижды расстегнули мне брюки, я подумал, что имею на это право!».

Тогда в Черновицах еще никто не знал, что на свете бывают геи, «желтая пресса», бомжы и собственные авто в каждом дворе. Что, оказывается, в магазине можно свободно покупать красную икру, желтые ананасы и голубой датский сыр. Что зимой можно есть свежие помидоры и огурцы, а летом – апельсины и мандарины. Что есть одноразовая посуда и, особенно, стаканчики. Что существуют целые секс-шопы, да и просто секс.

Во времена старого трамвая о существовании некоторых вещей черновчане даже не догадывались. Однако вели себя при этом исключительно  достойно.

Теперь в Черновицах кругом изменения. Изменились, конечно, и люди. Женщины в первую очередь. На них старенький трамвай традиционно обращает особое внимание весной, так как они в городе расцветают наиболее впечатляющим образом именно в эту пору. В эту весну, в частности, он выяснил, что в городе не все женщины стервы. Некоторые делают это красиво.

… На башне ратуши часы пробили семь раз. «Без пяти двенадцать» – посчитал в уме старый трамвай. «Трудно жить во времена перемен, - подумалось ему. Особенно, если эти перемены к лучшему. Хотя жить безусловно стало веселее. Впрочем, значительно короче».

Это он перешел с обычного хода мыслей на иноходь.

Об окружающей его жизни старенький трамвай кое-что знал. Он догадывался, например, что в городе теперь есть политики  двух сортов – второго и третьего. Так как трудно, скажем, одновременно заниматься политикой доступного жилья и судорожно скупать городскую недвижимость. Наивысшей наградой, знал он, теперь является разрешение что-нибудь разрешать. При этом местные политики пропускают мимо ушей все то, что не соответствует размеру их черепа.

Впрочем, современные горожане – продукты жизнедеятельности человека человеком. И это только кажется, что за все нужно платить деньгами. За все действительно важное платят кусочками души.

Заснул старый трамвай. Ему снова приснились упругие рельсы, гам остановок и то, как кружится голова на петлях стремительных конечных остановок, особенно на Рогатке. Ему снился желтый от солнца город, желтые панамы его мужчин и женщин, желтые цветы на подоконниках главной улицы.

Теперь все эти Черновицы вместе только на «Одноклассниках.ру». Постаревшие, утомленные, только иногда механически улыбающиеся. Бывшие шумные посетители университетских аудиторий и всех без исключения городских школ. Бывшие прохожие на Кобылянской, экс-посетители фотоателье, аптек, кинотеатров, заправочных сифонов.

 И бывшие пассажиры старенького желтого трамвая.

Они смотрят друг на друга с разных концов света, немо жалуясь на жизнь. И пока они жаловались, эта жизнь закончилась.

А на старый черновицкий трамвай, который сиротливо стоит у железнодорожного вокзала, билетов уже нет. Ни по три копейки, ни по пять. Никогда уже его внутренностями не пройдет упитанная кондукторша в берете, с черной сумкой для монет на бедре и с рулоном бумажных билетов на крепкой атлетической шее.

И мы, люди, не знаем, что с нами будет завтра. Наше дело – быть счастливыми сегодня.

Владимир КИЛИНИЧ 

Джерело фото: Автор Рудольф Близняков (whasup.livejournal.com)